В прошлой публикации заслуженный юрист Бурятии, полковник милиции в отставке Юрий Хармаев рассказал, как выманивал из Грузии убийцу-насильника. Многое, на наш взгляд, интересное и заслуживающее внимания, не вошло в публикацию, поэтому мы решили встретиться снова.
На этот раз темой нашей беседы стала преступность, которая в последнее время, несмотря на некоторую стабилизацию и снижение в целом, всё же по ряду показателей имеет устойчивую тенденцию роста. Полковник милиции в отставке рассказал, с чем это связано и какую роль в печальной статистике играет криминальная субкультура.
В материале присутствуют жаргонные слова и выражения. Сразу оговоримся, что публикация не преследует цель популяризации и романтизации отдельных элементов криминальной субкультуры, а носит сугубо описательный характер.
«У каждого своя ошибка»
— Юрий Владимирович, в нашей прошлой беседе вы рассказывали, как раскрывали громкое убийство в начале девяностых, а также отметили, что «уголовный розыск — это не про кулаки». Сказали, что вы всегда осуждали метод выбивания показаний. Всегда ли у вас получалось наладить диалог с преступником?
— Да, я убеждён, что в любом собеседнике, даже самом бывалом преступнике, нужно видеть человека и его качества. Если он поверил в вас, надо слово своё обязательно сдержать. Не нужно общаться надменно, свысока, «через губу», ведь это тоже люди и у каждого своя проблема, печаль, ошибка. Я это понял, ещё когда учился в интернате № 2. Среди нас были сироты и ребята, перешедшие из детских домов республики, самые разные дети. Некоторые выпускники нашего интерната, к сожалению, по разным причинам были не в ладах с законом и прошли суровую «тюремную» школу.
Когда я работал в Джидинском ОВД начальником уголовного розыска, в одном из посёлков произошло громкое преступление. Между ранее судимыми односельчанами возник конфликт, который закончился убийством четырёх из них. Ранним утром оперативно-следственная группа задержала подозреваемого. Он был неоднократно судим. При нём не было орудия преступления и никакого желания давать правдивые показания. Он ни в какую не хотел сотрудничать со следствием — для этой категории подозреваемых очень характерное поведение.
Многочасовая беседа начальника отдела угрозыска с фигурантом ничего хорошего не предвещала. Уже после обеда в силу резонансности дела из Улан-Удэ прибыла целая группа из республиканской прокуратуры. С ними приехал сам начальник Управления уголовного розыска МВД по Бурятии Сергей Михайлович Табинаев с оперативными сотрудниками. Из-за сложности дело передали в прокуратуру республики. Руководство настойчиво требовало этапировать подозреваемого в центральный ИВС (изолятор временного содержания).
Больших усилий стоило убедить начальство, что мы сами сможем раскрыть это запутанное дело. Тем более диалог с подозреваемым начинал устанавливаться. Да и само преступление носило характер «разборок» между освободившимися и мужчиной, к которому они предъявили претензии за то, что он «отошёл от дел». В таких случаях сложно получить какие-то даже свидетельские показания, не то что признание вины. После успешного многочасового разговора с подозреваемым мы произвели выемку оружия, из которого он стрелял. Позже на допросе у следователя прокуратуры он во всём признался.
Мы, оперативники, не судьи, и уменьшить срок наказания не в наших силах. На суде убийца получил длительный срок.
«Добираешься домой на попутке в мороз»
— Вы больше не встречались с тем осужденным?
— Позднее его этапировали в колонию строгого режима. Спустя годы, когда я уже работал преподавателем на юридическом факультете БГУ, мне довелось вместе с коллегами участвовать в предвыборной кампании в Джидинском районе. В какой-то момент я оставил коллег и надолго пропал. Они очень удивились, когда узнали, где и с кем я был — встречался с тем самым убийцей. У людей гражданских не укладывается в голове, как можно общаться с тем, кого ты в своё время «посадил». Да ещё и на такой длительный срок.
— Как в кино.
— К сожалению, в нашей работе не всегда так интересно и романтично. Порой неделями не идёт раскрытие преступлений. Много позже понимаешь, что это тоже результат, ведь ты накапливаешь определённый опыт, материал. В такие безрезультатные дни, бывало, приходила мысль в голову: «Правильно ли я выбрал свою профессию?» Особенно зимними вечерами, когда я возвращался с городских дач, где происходили кражи. Белой завистью смотрел на водителей КамАЗов, проезжающих мимо. Они сидели в тёплых и уютных кабинах, в рубашке. А ты, опер, добираешься домой на попутке в мороз и ветер (улыбается). Тогда в нашем отделении автомобилей не хватало.
«Мы работали по-другому»
— Вы наверняка помните резонансное преступление 2016 года, когда сотрудники полиции до смерти запытали 17-летнего Никиту Кобелева. В годы вашей практики подобные случаи были?
— В советское время даже если и были способы сокрытия противоправных действий со стороны сотрудников, но таких методов, как пытки с противогазами и так далее, — нет. Такого вообще не было.
На протяжении лет 20–25 в Бурятии раскрываемость убийств достигала 100 %. Как следствие, в республику часто приезжали разные межведомственные комиссии — от Прокуратуры СССР до МВД СССР, очень тщательно проверяли не только законность расследования уголовных дел, но и работу оперативников на предмет укрытий преступлений, нарушения законности, избиений подозреваемых и так далее.
Никаких серьезных замечаний, тем более правонарушений со стороны сотрудников не было зафиксировано. Не случайно прокурором республики пять раз переназначался один из основателей юридического факультета БГУ Борис Цыбикович Цыденжапов. Опыт раскрытия и расследования преступлений у Бурятии перенимали следователи и оперативники со всего Советского Союза.
Смертельно обидные слова
— По данным прокуратуры Бурятии на конец 2022 года, в республике было совершено почти 19 тысяч преступлений. Причём, по статистике, у нас стали меньше хулиганить, но больше убивать и покушаться на жизнь. С чем, по-вашему, связана такая пугающая статистика? Чем отличается сегодняшняя преступность от той, которую застали вы, работая в милиции?
— Заранее прошу прощения за использование жаргонных слов и выражений, но они куда ярче и рельефнее отражают суть. Статистика показывает, что если в некоторых регионах ситуация с преступностью стабилизируется, в других вовсе идёт на спад, то в более слабых в экономическом плане, увы, остаётся плохой или даже меняется в худшую сторону. Почему в нашем регионе наблюдается рост совершенных убийств и покушений на них на протяжении ряда лет? Заметьте, больше половины из них совершены в условиях очевидности, и зачастую в семейно-бытовой сфере. На мой взгляд, причина кроется в алкоголизации населения, неумении разрешить возникший конфликт мирным путем, а также во влиянии элементов криминальной (тюремной) субкультуры на участников конфликта. Сухие строчки информации из криминальной хроники мало что говорят о произошедшем непосвящённому обывателю. Например, «в ходе возникшей неприязни гр. А. нанес смертельное ранение гр. Б.».
До сих пор во многих регионах России, в том числе в Бурятии, сильны криминальные традиции и обычаи преступного мира. «По понятиям», причинение смерти обидчику если не прямо одобряется, то находит понимание у представителей криминальной среды. Криминальная стратификация, то есть неформальное деление по социальным группам («статусам», «мастям»), к сожалению, распространена не только в местах изоляции. На «воле» разного рода оскорбления или пьяные «разборки» принимают более уродливые формы. За причисление оппонента к низшему слою стратификации или за оскорбление словами «козёл», «чёрт», «петух» и подобными обидчику грозит одно наказание — смерть. На суде убийца в таком случае обычно говорит, что жертва его оскорбила.
Не буду останавливаться на подробностях тюремной стратификации, чтобы не вызвать интерес у подрастающего поколения. В советское время очень много похожей информации относилось к категории либо «для служебного пользования», либо «секретно», об этом могли знать лишь те, кто непосредственно трудится в данном направлении.
Когда я работал в Джиде, в некоторых сёлах района практически не было ни одной семьи, члены которой бы не прошли через места не столь отдалённые. Не случайно Забайкалье — это традиционные места ссылок и каторги. В начале 40-х годов XX века в Бурятии располагались более 20 исправительно-трудовых лагерей и пять тюрем. Коэффициент ранее судимых был одним из самых высоких в стране. Для сравнения: сегодня — семь ИК. После амнистии в 1953 году количество их несколько сократилось, но не существенно. Бесследно такое прошлое не проходит.
— Выходит, криминальная субкультура нашему региону свойственна в большей степени, чем другим?
— Нет. Лет шесть назад в СМИ был поднят шум: якобы существует некий забайкальский вариант криминальной субкультуры. Полагаю, что криминальная субкультура как социальное явление существовала, существует и будет существовать, пока есть преступность. От общества и от правоохранительных органов зависят её уровень и распространённость. Непрофессионально поднятый интерес к явлению, наоборот, привлёк тогда внимание обывателей, в первую очередь молодёжи. На самом деле ещё в советское время это явление активно изучалось, оперативники проводили мероприятия по его минимизации и нейтрализации.
— Долгое время вы работали в Джидинском районе. Каким он был в плане преступности?
— Он был одним из самых беспокойных по республике. Конечно, не самое большое количество преступлений среди сельских территорий, но, как я заметил, уголовно-преступный элемент там всегда отличался дерзостью, высоким уровнем совершения особо тяжких преступлений против жизни и здоровья и особенно преступлениями, связанными с незаконным оборотом наркотиков. Во многом сама обстановка в регионе традиционно была связана с дикорастущей коноплёй и её производными.
Как показывает практика, в местах заключения особо котируются осужденные, не только приближенные к «элите» преступного мира, но и имеющие возможность снабжать арестантов запрещенными вещами, например наркотиками. С ними представители криминального мира Джиды не испытывали трудностей и различными способами пытались провезти с собой «грев на зону», об этом знали многие.
«Оперское» братство отличалось надёжностью
— Чем, на ваш взгляд, сегодняшние оперативники отличаются от коллег старой формации?
— Тогда коммуникации среди сотрудников разных оперативных подразделений были проще, без бюрократических барьеров. Мы старались помочь коллегам во всём. «Оперское» братство отличалось надёжностью, говорить о предательстве интересов службы не приходилось. Уже тогда в ходе обмена информацией можно было спрогнозировать осложнение криминогенной ситуации в Бурятии. Раздел сфер влияния в преступной среде коснулся и нашего региона.
— В начале интервью вы рассказали о непростых судьбах учеников интерната, с которыми проводили много времени. Наверное, поэтому вы, как оперативник, легко находили общий язык с преступниками?
— Да, круг общения был широким (улыбается). Были среди моих однокашников и будущие представители криминальной «элиты» Бурятии, и депутат Госдумы, председатель одного из комитетов. Как видите, спектр очень широкий. Однажды после моей учебы в Москве мы с семьёй приехали домой в Улан-Удэ. Как-то вечером у нас гостил мой одноклассник, который в общей сложности отсидел к тому времени более 23 лет. Наутро моя дочь всё пыталась узнать, что же за человек был у нас в гостях и почему он так страшно говорил (смеётся). Её поразили и изрядно напугали его жаргонные выражения.
— Интересно, наверное, вашим студентам в учении...
— Преподаю в БГУ с 2010 года, как ушёл на пенсию. До этого в Улан-Удэнском филиале заочного обучения ВСИ МВД России. Надеюсь, ребятам интересно (улыбается). Иногда приглашаю на лекции по «Основам ОРД» своих бывших коллег-оперативников, учеников — действующих сотрудников, где они рассказывают студентам, в чём специфика их работы. Разумеется, не раскрывая секретную информацию!
