- Степан Владимирович, вы возглавили БГУ более 20 лет назад, когда он ещё был БГПИ. Многие до сих пор считают ликвидацию БФ НГУ и его слияние с БГПИ серьёзной ошибкой. А вы?
- Я и тогда был уверен, и сейчас считаю, что это было единственно верным решением. Да и последующие события в нашей стране показали, что филиалы оказались нежизнеспособными. Они не могли развиваться. Не было материальной базы, кадрового обеспечения. А педагогические вузы в тот период не могли набрать обороты в плане научной деятельности. Требовались какие-то новые подходы, свежие идеи.
И, объединив БФ НГУ и БГПИ, мы создали полноценный университет с академическими институтами Бурятского и с некоторыми институтами Иркутского научного центра – университет, который серьёзно занимается научно-исследовательской работой. Сегодня уже есть результаты: среди вузов Сибири и Дальнего Востока по количеству кандидатов наук относительно контингента работающих мы занимаем первое место, опережая даже Сибирский федеральный университет, Томский, Иркутский. Это очень серьёзный показатель.
По количеству докторов наук на единицу штатного состава мы примерно на пятом месте среди всех университетов Сибири и Дальнего Востока. Именно объединение филиала и педагогического вуза, интеграция с академическим институтом позволила поднять научную составляющую современного БГУ.
- Ваша политическая карьера началась в 1990 году, когда вас, декана спортивного факультета избрали в Верховный Совет тогда ещё Бурятской АССР. Чем он отличался от нынешнего Народного Хурала?
- Видите ли, в 90-е годы шёл процесс демократизации советского общества. После многолетнего присутствия коммунистической партии людям, конечно, хотелось более полно проявить себя, свои способности, выразить свои мысли, точку зрения. И выборы действительно шли на демократической основе, хотя компартия вмешивалась, создавала свои блоки, участвовала в выборах. Многие депутаты стали беспартийными, некоторые из них стали членами парламента Бурятской АССР.
На заседаниях Верховного Совета очень бурно обсуждались многие проблемы, в 1994 году принималась Конституция, утверждались основные законы, в том числе «Закон о языках народов Бурятии», «Об образовании», «О физической культуре», государственных символах, флаге, гербе... Я непосредственно участвовал в этом, выступал докладчиком по этим законам. Шёл процесс формирования государственности, республика создавала свои законы.
Предпринимались активные попытки внедрения рыночной экономики. Были надежды. В то же время была мысль, что для того, чтобы обеспечить динамичные процессы развития общества, политики, экономики, нужны кадры нового уровня. Уже в тот период я предполагал, что в Бурятии необходимо создавать университет – не просто профильный, а вуз более высокого, системного характера, в котором можно готовить специалистов разных направлений.
- Вы упомянули о законе об языках. Известно, что именно в 90-е бурятский язык получил статус второго государственного. Как получилось, что вы как депутат приняли такой закон, а как ректор вуза не обеспечили его реализацию? Сейчас много говорят о том, что БГУ несколько лет не выпускал учителей с методикой обучения бурятскому как иностранному. Не было даже учебников для тех, кто не владел национальным языком...
- Закон о двух государственных языках, который был принят в своё время, до сих пор служит подкреплением и опорой, чтобы люди не теряли надежды и уверенности в развитии бурятского языка. Его активно пытались внедрять в школах в 90-х годах и многие активно изучали его. Но столкнулись с двумя проблемами: во-первых, методика преподавания оказалась неадаптированной к сложившемуся в те годы контингенту населения. Методика была ориентирована на людей, знающих бурятский язык хотя бы на бытовом уровне.
Мы ставили вопрос, что нужно разрабатывать методику изучения бурятского как иностранного. Но это сделать не получилось, были, так сказать, элементы профанации языка. Во-вторых, изучение бурятского стало своеобразным «наказанием»: обычно это были последние уроки в школах. Да и кадры оказались не готовы. Сейчас, конечно, благодаря поддержке правительства и министерства образования произошли кардинальные изменения.
- При вас произошёл политический путч и ликвидация КПСС. Если говорить о ваших политических убеждениях – разделяли ли вы когда-нибудь взгляды коммунистической партии?
- Путч я встретил, будучи членом президиума Верховного Совета Бурятской АССР. И даже провёл ночь с 19 на 20 августа 1991 года в здании правительства Бурятии в качестве единственного дежурного. Тревожную ночь. Была вероятность, что я мог не досидеть там до утра: могли арестовать, могли и не арестовать. Всё зависело оттого, как пойдёт процесс.
Тогда я, конечно, не поддерживал ГКЧП. Считал, что это незаконный акт. Поддерживал позицию руководителя Верхового Совета Бориса Ельцина. Были сомнения. Считалось, что люди, которые стояли за организацией этого комитета, в своё время возглавляли министерства, ведомства, вели отдельные направления в компартии. Так сложилось, что они и довели страну почти до экономического краха, до развала. Но, с другой стороны, мы и не предполагали, что потом, будучи президентом страны, Ельцин создаст положение неопределённости. Видимо, подобные «спады» и «всплески» ещё долго будут происходить в истории России.
- А сколько партий вы сменили с того времени?
- С момента, как я был избран в Верховный Совет, я не состоял практически ни в одной партии. Не «забегал» ни на какой политический период, не «выбегал». Когда-то, на начальном этапе, я был избран деканом факультета физической культуры БГПИ. Тогда, по номенклатуре должностей, декан должен был состоять в компартии. Помню, секретарь партийной организации почти каждое рабочее утро начинал с моего кабинета. Говорил, что я не соответствую, подвожу партийную организацию института, не будучи коммунистом.
На каком-то этапе, в 1991-м году, когда возникли сложности, вспомнил, что меня когда-то рекомендовали в партию участники войны. И некоторое время я был кандидатом в члены КПСС. Поддался давлению, иначе было необходимо уйти с должности декана. Меня рекомендовали – и я не мог подвести. Я дал обещание и был обязан его выполнить. Но в компартии, особенно в тот период, были очень достойные люди. Если бы не чрезмерная идеологизация всего и вся, страна жила бы намного лучше и мне кажется, не развалилась бы.
- Вы сменили известного учёного и многолетнего ректора БГПИ Геннадия Басаева в 1993 году. Тогда тоже были какие-то волнения в среде преподавателей?
- Я был первым деканом, избранным на альтернативной основе. И начал активно работать. В первую очередь я, конечно, начал взаимодействовать со студентами: в тот бурный период нужно было общаться с ними. В результате студенты БГПИ выдвинули меня в Верховный Совет Бурятской АССР. И, благодаря им, я был избран депутатом, а после – председателем комитета по науке, культуре, образованию и молодёжной политике.
Через три года работы в Верховном Совете появилась возможность баллотироваться в ректоры БГПИ. В силу известных экономических, политических причин ситуация в вузах в 1992-94 годах была очень тяжёлой. Практически не поступали деньги на строительство, ремонт, покупку оборудования. Были перебои с выдачей зарплат. И в БГПИ тогда сложилось недовольство таким положением вещей.
Геннадий Доржиевич – очень хороший, толковый, опытный руководитель, но тогда, он, видимо, не совсем сориентировался, особенно во взаимодействии с молодёжью. Он действовал, на мой взгляд, как опытный партийный идеолог, пытался всё запрещать. Это вызвало противодействие. В 1993 году были объявлены выборы. Участвовать в них изъявили желание шесть человек. Двое потом сняли свои кандидатуры. Четверо участвовали и я выиграл. Стал первым избранным ректором БГПИ.
- Из года в год в университете поднимается вопрос так называемых «добровольных взносов». Их должны оплачивать все, кто поступает на бюджетную основу. Абитуриентов и родителей волнует, зачем нужны эти взносы и насколько это законно?
- Почти 20 лет назад в БГУ появился благотворительный фонд. Он появился неслучайно: мы начали искать дополнительные источники финансирования, чтобы улучшить материально-техническую базу вуза, условия в общежития. Когда меня избрали ректором зимой, я сидел в кабинете в шубе. И до меня Геннадий Доржиевич сидел в пальто, до него Иван Александрович Батудаев сидел в пальто зимой. А каково студентам в аудитории? Холодища! Нужно было найти дополнительные источники.
Мы думали, обсуждались разные варианты. И я предложил создать благотворительный фонд, поговорить со студентами, которые поступали на бюджетные места, с их родителями, чтобы они вносили какую-то сумму в развитие материальной базы. Была достигнута договорённость. Мы, пожалуй, первыми в Бурятии организовали такой фонд. Собирали деньги на текущий ремонт, приобретали оборудование... Может быть, сейчас действительно возникают вопросы, касающиеся этого благотворительного фонда. Время идёт, может, он как общеуниверситетский, утратил свою актуальность, и необходимости привлекать деньги студентов больше нет. Может, стоит создавать такие отдельные фонды на отдельных факультетах.
- Сумма в несколько десятков тысяч рублей многим семьям просто не по карману. Часто приходится слышать, что тех, кто не заплатит взнос, исключат из университета. Так ли это?
- Конечно, нет. У нас часто «перегибают» палку. Каждый случай, когда студент не может заплатить, мы рассматриваем.
- До 1994 года парламент республики возглавлял будущий первый президент Бурятии Леонид Потапов. Рассказывают, что вы находились с ним в жёсткой оппозиции.
- Жёсткого противостояния не было. Просто в 1991 году, когда был путч, ГКЧП и прочее, в Верховном Совете произошла смена руководства. Ушла компартия. Леонид Васильевич был первым секретарём обкома партии как властной структуры. В 91-м в Верховном Совете объявили выборы нового председателя. Было несколько кандидатов на эту должность, и довольно большая группа депутатов обратилась ко мне с предложением участвовать в этих выборах.
Во второй тур прошло двое относительно молодых – Павлов Иосиф Терентьевич и я. У обоих политического опыта не было. И оба не выиграли, а по закону о выборах во второй раз выдвигаться не могли. Появились новые кандидаты и выиграл Леонид Васильевич. Формально он старался меня поддерживать. Но его окружение всё время внушало, да и он сам думал, что я – его основной конкурент. И зачастую на этом строилась политика управления в администрации Леонида Васильевича: «Вот, Калмыков что-то не то сказал».
А в это время как раз шёл процесс организации университета, у Леонида Васильевича были не совсем чёткие позиции по этой организации. Мы разошлись в этом вопросе. Я считал, что республика должна помогать университету, но республика ничего конкретного не предпринимала на фоне того, какая поддержка вузам оказывалась в Якутии, Татарстане. И нарастал такой научно-образовательный конфликт. И хотя грани Леонид Потапов не переходил, он всегда думал, что я набираю вес благодаря поддержке своего коллектива и от меня нужно держаться подальше.
- А почему вы не стали тогда баллотироваться в президенты Бурятии?
- Там совершенно другая политика, другие деньги. Когда я баллотировался в Верховный Совет, там же не было никаких денег, избирательного фонда... А через какое-то время должна же была начаться предвыборная кампания... В общем, это тема отдельного разговора.
- В 1994 году вы были избраны в первый состав Народного Хурала и едва не стали первым спикером. Что помешало?
- Да практически то же самое: Леонид Васильевич и его сторонники опасались видеть меня в качестве спикера парламента. Были предприняты шаги, чтобы меня «заблокировать». К тому же я был занят подготовкой к организации университета, было много работы. Не до выборов, откровенно говоря.
- Вы – бессменный депутат Народного Хурала, как и ректоры других бурятских вузов. Есть мнение, что ректору проще победить на выборах: студенты, да и сотрудники университета, как ни крути, мощная поддержка.
- На самом деле так и есть. Это же огромный человеческий ресурс, конечно, при условии, что коллектив ректору доверяет. Тогда они с удовольствием, открыто идут на выборы, агитируют. И им есть что сказать избирателям.
- Среди ваших наград три монгольских – орден Полярной звезды, медаль «Дружба» и орден Трудового Красного знамени. Поясните, что вы сделали для Монголии?
- Орден «Полярной звезды» вручается многим иностранным гражданам, я бы не стал комментировать это. Другое дело – орден Красного знамени. Когда монголы вручали мне его, то говорили, что этот орден не вручается иностранцам. Но, правда, я сомневаюсь, думаю, исключения всё же есть и я не единственный, кто получил эту награду.
Много лет в Улан-Баторе был филиал БГУ, мы взаимодействовали с Монгольской академией наук, с вузами. По крайнее мере, меня там знают. Но на орден документы никто не запрашивал. Просили отправить характеристику, говорили, что, возможно вручат почётную грамоту правительства Монголии, а вот орден уже нет. И мы характеристику отправили. И вдруг мне позвонили и сказали, что президент Монголии наградил меня орденом Красного знамени. Начал выяснять, у меня в Монголии есть друзья. Спросил, с чем это связано. И мне пояснили, что после строительства нового корпуса университета появилось нечто новое в монголосфере. Нас начали рассматривать как Университет.
- Информация о том, что ректоры вузов получают многомиллионные зарплаты, взбудоражила общество. Сейчас вы можете сказать, какова на самом деле зарплата ректора БГУ и из чего она складывается?
- В первые годы моего ректорства зарплата, конечно, была не очень высокой. Мы устанавливали её тогда сами. Уже около 10 лет мы сами её не устанавливаем – это функция Министерства образования и науки России. Мы можем начислять дополнительно какие-то коэффициенты. Сегодня вся наша зарплата привязана к средней заработной плате по вузу: её в министерстве запрашивают, высчитывают коэффициент и потом начисляют. У нас у всех ректоров в регионе примерно одинаковая зарплата. Дополнительных начислений я себе не делаю. Я на полставки профессор кафедры, есть «режим секретности», плюс 20% районный коэффициент.
- А зарплата президента БГУ?
- Президент, если его поддерживает Минобрнауки, должен получать почти такую же зарплату, как и ректор. За исключением, наверное, «режима секретности». Но у нас такой зарплаты пока нет. Рассматривались разные варианты возможного финансирования будущего президента БГУ. Возможно, из этих соображений там есть максимальный вариант, минимальный, средний. Но сейчас я с должности ректора уволен и являюсь только профессором кафедры, да и то на полставки. Вот и вся моя зарплата. Тысяч 30, 40 может быть.
- Сейчас у вас появилось больше свободного времени. Не планируете полностью посвятить себя политике?
Планов много. Есть связанные с наукой – это то, что меня очень интересует. Есть предложения, связанные с бизнесом. Может, попробую в этой сфере. Может, буду консультировать спортсменов и тренеров в вопросах подготовки, проводить семинары. Есть контакты с Монголией, Китаем, Кореей, в Европе, некоторые совместные проекты. Может, я слишком долго занимался управлением вузом, может, так и надо было, чтобы я отошёл от этого. Время подумать ещё есть. Мне есть чем заняться.
