А так как в России, соответственно, и в Бурятии, все зависит от власти и практически ничего от народа, который безмолвствует исторически, ответственность за неуспех конгресса мой товарищ возложил на тех, кто у руля. Зато представительная монгольская делегация произвела на него сильное впечатление.
- Монголы стали совсем другими, нам есть чему у них поучиться. Они думают иначе, очень независимо, они даже выглядят по-другому.
- Как по-другому?
- Лучше. Мы, буряты, очень провинциальны по своему кругозору, очень несвободны в своих размышлениях. Провинциальны даже в одежде.
Довольно критично, и, возможно, не бесспорно, но в одном мой товарищ прав: монголы действительно сильно изменились за последние полтора десятилетия. Особенно эти перемены заметны в среде молодых образованных монголов, чьи взгляды и система ценностей сформировались в эпоху перемен и из среды которых выросли новые лидеры, понемногу теснящие с политического олимпа страны родившихся в старой Монголии, в той, что не была заграницей.
Опыт суверенной государственности, как оптимальной общественно-политической формы для развития нации, не может не менять сознание людей и общество в целом. Как всегда, наиболее восприимчивы к переменам молодые люди с еще не сформировавшейся системой ценностей и взглядов.
Наши ровесники в Монголии учились совсем по другим учебникам если не школе, то в университете. Такие слова, как государственная независимость, суверенитет, национальное достоинство, национальные интересы, звучали со всех телевизионных каналов, с трибун на площади Сухэ-Батора, со страниц газет и журналов, будоража воображение еще не окрепших умов. Юность наших ровесников, несмотря на трудности переходного периода, была до краев наполнена всем монгольским со знаком плюс.
Каждый народ нуждается в своих героях, в славном прошлом, в позитивной или, как минимум, адекватной оценке ее исторического опыта.
Оросах, в котором, очевидно, говорила историческая память и, возможно, историческая обида, долгие десятилетия запрещал монголам даже произносить вслух имя их великого предка.
Но когда наши ровесники пошли в университеты, эпоха Чингисхана переживала свой ренессанс - историки, политики, журналисты каждый на свой лад начали активно воссоздавать, восстанавливать, возвращать из небытия все, что так или иначе относилось к императорской Монголии, великому хану, его потомкам-чингизидам.
Портрет Чингисхана, чаще всего вытканный на ковре, есть сегодня в каждой монгольской семье вне зависимости от ее достатка или политических взглядов. Его величественная статуя, установленная на фасаде главного здания страны - Их Хурала, - символ монгольской государственности и национального суверенитета.
Его имя здесь знает каждый ребенок. Одним словом, Чингисхан для современной Монголии - это начало начал, политический и коммерческий бренд, ее история и современность.
Монгол может не верить в бога, быть агностиком, молиться Вечному Синему Небу и отрицать буддизм либо, наоборот, верить в реинкарнацию и не принимать Тэнгрианства, но он не может не почитать Чингисхана.
Кто-то считает, что конструкторы современного монгольского национализма немного увлеклись процессом. Возможно, и так, но их несложно понять - как можно не увлечься после стольких лет вынужденного беспамятства и несвободы... Национализм помог монголам пережить тяжелые годы после коллапса социалистической государственной системы, разрушения национальной экономики, стремительных политических перемен и травматичных социальных преобразований. Ну и, конечно, вырастить поколение новых, других монголов, которые, в отличие от предыдущих поколений, имели достаточно информации, а значит, неплохо осведомлены о своей истории, гордятся своей культурой, страной. Некоторые, что обнадеживает, еще и понимают, что независимость принесла с собой не только свободу, но и множество проблем, которые все еще ждут своих решений.
Не менее существенное влияние на современных монголов оказала глобализация. Но, в отличие от России, Монголия ориентировалась на иные системы координат. Если в России в 1990-е годы смотрели бразильские или мексиканские мыльные оперы, то в Монголии их быстро сменили корейские телесериалы. Сегодня корейского телевидения стало так много на монгольских каналах, что правительство начало всерьез задумываться о том, чтобы административными мерами урегулировать ситуацию в пользу национального вещания.
Российские каналы вот уже много лет аккуратно копируют все успешные американские телешоу. В Монголии сразу несколько национальных каналов регулярно транслируют поединки с японского дахё, где монгольские сумотори еще несколько лет назад были признаны самыми успешными иностранцами за всю двухтысячелетнюю историю профессионального сумо. Монгольские борцы, победители осенних и весенних дахё становятся национальными героями в своей стране, их портреты во весь рост красуются на баннерах улан-баторских улиц, они становятся «рекламными» лицами известных брендов, за них болеет вся страна.
Монгольские тинэйджеры ориентируются опять же не только на Америку и Европу, но и на японские, корейские тенденции моды в одежде, прическах и даже в моделях поведения.
В вечернее время в центре Улан-Батора можно встретить самых невероятных персонажей, на мой неискушенный взгляд, из японских аниме: с красными-синими-розовыми волосами, гламурными ирокезами, залитыми гелем на корейский манер. Многие молодые мужчины носят серьги в виде древнего символа хас («суастик» на санскрите), волчьи клыки, инкрустированные серебром и кораллами, ну и, конечно же, все мыслимые варианты классической монгольской мужской прически с длинными волосами/косами на затылке и бритыми под ноль висками.
Иными словами, Монголия глобализуется на азиатский манер, совсем иначе, чем Бурятия или любой другой российский приграничный регион, где часто в соответствии с политической логикой и вопреки логике экономической, историко-культурной и географической все ориентировано на Москву.
Да и темпы глобализации в Улан-Баторе несравненно более динамичные, чем в городе моей юности - спокойном, чистом, но очень провинциальном Улан-Удэ.
