Виктор Федорович Сахаровский, ветеран прокуратуры, участник Великой Отечественной войны, встречает нас с бодрой улыбкой.
Почти сразу говорит, что о его работе в прокуратуре журналисты спрашивают часто. Только вот почему-то мало кто интересуется тем, что он участник войны, что работал в Усть-Орде. Мы начинаем разговаривать о фронте, о довоенной и послевоенной жизни. Постепенно перед нами вырастала история одной семьи, которая как элемент мозаики встраивалась в большую историю Бурятии тех лет.
Время Сталина
- Улус Бутукей в Нукутах — моя малая родина, - начал свой рассказ Виктор Федорович. - В 1923 году родился я. Деда моего раскулачили, а отец, зять его, не захотел уже там оставаться, «наследство» это принимать. Тогда же как было: имущество раскулаченных уходило в колхоз, все колхозники им пользовались. А отцу, значит, неприятно так было. Перебрался он в совхоз «Бириты», это в Балаганском районе. В ту пору в Балаганском районе еще много бурят было. Это сейчас почти никого не осталось. Подходил 1937 год. Крестьянам нелегко жилось, порядки тогда были жесткие. Продукцию надо сдавать, вовремя не сдал — суд, налог не заплатил — суд. Имуществом отвечали за всё это.
В 37-м отца арестовали. Он был животноводом на ферме, а придрались к тому, что во время сенокоса не дал своих работников полеводам. Назвали это саботажем и осудили на 10 лет.
На фото: в верхнем ряду третья — Мария Павловна Сахаровская, шестой — Федор Иннокентьевич Сахаровский
«Затопленная» память
Я потом ездил в те места, где он отбывал срок. Там в память всех лагерников установили большой камень. Посидел там с двумя стариками. Выпили с ними. Вы думаете, просто так неравнодушные люди всё трясут сталинские репрессии? Нет, не просто так. Были репрессии. Пытался я навестить и родное село. В прошлом году поехал туда, бабушку хотел навестить на кладбище. В Бирите оказалось всё затоплено Братским водохранилищем. И кладбище затоплено...
Виктор Федорович помолчал. Глядя в окно, снова повторил: «Всё затоплено, ничего не осталось».
Разница в снабжении
В Красную Армию меня призвали в 1941-м в Иркутске, а полковая школа у нас находилась в Чите. Там я стал младшим командиром, сержантом. Чита запомнилась голодом. В магазинах еду найти было сложно. Странная ситуация: имея деньги, хлеба не купишь. Почему-то одни крабы повсюду продавались. Зато когда из Читы мы поехали в Улан-Удэ, там будто рай был. Всего навалом, продуктов полно. Улан-Удэ по сравнению с Читой был другим миром. Там и омуля попробовал. Я стал командиром отделения в Абакане. Что интересно, Абакан был еще богаче Улан-Удэ. Такая вот была в стране экономика. Вроде бы в одном регионе три города, а такая разница в снабжении.
Оттуда меня направили на ускоренные курсы средних командиров в пехотное училище в Новосибирске. Я стал младшим лейтенантом, командиром взвода 928-го стрелкового полка.
На фронт
Осенью 1942 года нас отправили на Сталинградскую битву. Чем ближе к линии фронта, тем чаще объявляли воздушную тревогу. Наших самолетов вообще не видно было, в воздухе хозяйничали немцы. Из-за этого эшелонам приходилось двигаться ночами. Всё это, конечно, не способствовало поднятию боевого духа у частей, подходивших к фронту. Но уныния не было. 18 октября прибыли на станцию Клетская. Дали приказ отдыхать. Утром 19-го числа началось контрнаступление советских войск под Сталинградом. Так для меня началась эта величайшая битва, хотя ни масштабов операции, ни замысла командования мы в ту пору знать не могли. Утром выдали 100 грамм, и мы пошли в бой...
Разведка боем
Под Сталинградом мне дважды приходилось ходить в разведку боем. Это особая задача на войне, надо атаковать малыми силами, чтобы вызвать на себя огонь противника. Пока по твоему отряду стреляют, наблюдатели засекают месторасположение дотов, пулеметных гнезд, минометных батарей противника. Вторая разведка боем была у деревни Верхняя Бузиновка. Там-то я получил первое ранение. Пуля пробила грудь и прошла навылет. Для меня Сталинградская битва завершилась, лежал в госпитале в Уфе. Но мы сломили наступательный порыв немцев и их союзников. 22 вражеских генерала попало к нам в плен во главе с фельдмаршалом.
Рассказывая о стратегических результатах Сталинградской битвы, Виктор Федорович светлеет лицом, молодеет. Но на расспросы о подробностях лично пережитых боев только отмалчивается, снова поглядывая в окно. Как и все настоящие фронтовики, он не любит вспоминать истинный облик войны.
Второе ранение
После госпиталя меня снова отправили на фронт. Тогда же я вступил в партию. В Смоленской области осенью 43-го снова получил приказ идти в разведку. Около пятидесяти человек выдвинулись ночью. В темноте смогли пройти на территорию противника. Тут меня ранило во второй раз. Немецкие автоматчики, может, из пикета, открыли огонь по нам. Четыре пули в меня попало.
Наши сумели вынести меня с поля боя. Очнулся я на операционном столе. Больно, шевелиться не могу, и тут начался авианалет. Вокруг рвутся бомбы, врачи, медсестры разбежались. Так я и лежал один с четырьмя пулями в теле под немецким авианалетом. Как-то пронесло. Когда все закончилось, три пули из меня вытащили, четвертую до сих пор в себе ношу.
Между прочим, служил я в основном с русскими, но под Сталинградом с нами было немало калмыков. Они поначалу меня за своего принимали, подходили знакомиться. Язык у них, конечно, похож на бурятский, но не очень сильно. Я их почти не понимал. Вообще на фронте разные народы дружно общались. Все в ту пору знали Бурят-Монголию и бурят-монголов, а просто бурятами нас не называли, порой и не понимали, кто такие буряты. Русские чаще про меня говорили «монгол, да монгол».
После войны
После войны я отучился в юридической школе в Иркутске и поехал работать судьей в Усть-Ордынский. Потом был членом бюро райкома партии, два года — секретарем райкома. С райкома меня перевели председателем колхоза. Здесь замечу, что Усть-Орда была кормилицей Иркутской области. Один Аларский район сдавал десять миллионов пудов хлеба, а вся Бурятская АССР — девять с половиной миллионов. В Усть-Орде отличная земля, чернозем, а в республике — песчаник. В 1959 году я стал заместителем прокурора округа. Оттуда я поехал на юридическую учебу в Украину, в Харьков. Там со мной учился Бордонов Петр Бадлаевич. Сам он родом аларский, а в то время работал заместителем прокурора Бурятской АССР.
Приглашение в Улан-Удэ
В 1973 году мне исполнилось 50 лет. Стал думать, как дальше строить карьеру и жизнь. Дети растут, надо им образование дать, да и самому захотелось в город. Петр Бадлаевич рассказал обо мне прокурору республики Цыденжапову. Тот и пригласил меня в Улан-Удэ. В Улан-Удэ я стал начальником отдела общего надзора прокуратуры. Это оперативный отдел, следящий за соблюдением законности не только граждан, но и всех предприятий, министерств, ведомств, организаций. Через несколько лет я перешел на работу в прокуратуру Улан-Удэ, стал прокурором города.
О своей работе в прокуратуре города я уже рассказывал журналистам. Преступность и в те годы была. Случались и громкие дела. Бывало, что приходилось вступать в конфликты с партийными деятелями. Например, вели мы дело одного известного партийца, за него вступались на уровне секретаря района. Пытались нас обвинить в методах 1937 года, требовали, чтобы мы привлекали к ответственности коммунистов только с согласия райкома. Но закон есть закон. Наша работа — защищать законность.
Наш герой на торжественном приеме в Кремле с Хамбо ламой Дамбой Аюшеевым, президентом Монголии Элбэгдоржем и монгольским министром иностранных дел Пурэвсурэном
Парад Победы
Меня приглашали в Москву на празднование Дня Победы. На трибуне я сидел недалеко от Путина, Медведева, Ангелы Меркель, Назарбаева и других лидеров. Путин каждый год поздравления присылает. Снова звали в Москву на парад, да я отказался. Родные мне говорят, мол, надо ехать, а я не хочу. Видел же уже. Я вот хотел на малую родину съездить, да там затоплено всё...
На юбилейном параде Победы наш ветеран сидел рядом с президентом России и приглашенными главами государств
